Пересмешник, или Славенские сказки - Страница 43

— Кто произнес сие стенание?

— Я, — отвечал дуб истомленным и означающим последнее издыхание голосом, — пренесчастливое создание из всего смертного рода. Успокойся, незнакомый чужестранец, и не удивляйся столь много такому чудному превращению, что видишь перед собою словесное дерево. Свирепое несчастие, — продолжал он, — ежели растворит на кого алчные свои челюсти и начнет пожирать его благополучие и спокойствие, то не только в дерево, но и в презренную всеми какую-нибудь вещь превратить его может. Сия несносная кара заключает в себе обладателя многими народами, именем счастливого государя, но бытием стенящего пленника, — человека, произведенного на свет вкусить все великие благополучия, но немилосердым роком сверженного на дно бед и отчаяния. Вся жизнь моя есть собрание мучений, или тот страшный час, которой отверзает нам двери гроба. Я всякую минуту умираю, но немилосердая и забывшая меня судьба не лишает последнего издыхания.

Аскалон если бы не чувствовал сам в сие время великого несчастия, то, конечно бы, не мог иметь никакого о нем сожаления, ибо сердцам, наполненным злостию и ненавистию, несвойственно ни малейшее соболезнование: но настоящая и собственная беда довольно имеет силы, чтоб умягчить варварскую и зверскую свирепость. Тронувшись несколько теми отчаянными и достойными сожаления словами, просил он превращенного государя, чтоб рассказал ему свои приключения, — не для того, чтоб прийти об нем в сожаление, но единственно для сведения всей великой силы несчастия.

— Я сие охотно исполню, — отвечал несчастливый владетель, — ибо, находяся здесь целый год во образе дерева, в первый раз вижу пред собою человека и для того с превеликим удовольствием изъясню тебе все мои несчастия.

Я называюся Алим, владетель двух великих островов — Млакона и Ния, лежащих в сем Варяжском море. Происхождения моего ни я сам, ни подданные мои не знают, ибо, как сказывают, после великой бури нашли меня в объятиях мертвой женщины, выкинутого с нею на берег; я был тогда еще младенец, и какого роду, того узнать никоим образом им было невозможно; женщина же по платью казалась азиатка. Знатные господа тех островов приняли о воспитании моем великое попечение и содержали меня весьма великолепно, ибо по проречению богов долженствовал тот быть у них царем, которого они найдут выкинутого к ним на берег, — потому что княжеское мужеское поколение прервалось смертию владевшего пред сим государя, который скончался, не имев мужеского пола детей.

Когда же стал я понимать, то определили ко мне учителей- весьма разумных и совершенных людей, которые вкореняли в меня почтение к Богу, любовь к добродетели и снисхождение к народу; учили правам гражданским, восстановлению благополучия общества, военным упражнениям и, словом, всему тому, что принадлежит до государя, из чего не трудно мне было понимать, что я назначен ими к сей высокой степени.

Пришедши в совершенный возраст, увидел я от них великое к себе почтение и для того старался содержать себя всегда в границах благородного поведения: оказывал всякому, что и я его почитаю больше, нежели он меня, к чему и природное человеколюбие меня привлекало, приносил за все мою им искреннюю благодарность и старался предупреждать всякого учтивости. К неописанному моему счастию, судьба просветила столько мой разум, что я осмеливался давать наставления в гражданских поведениях и в том, что касалось до всего общества; и, к большему для меня благополучию, советы мои и наставления всегда имели благополучием увенчанное окончание. Народ всех степеней почувствовал ко мне великое усердие и любовь; все единодушно желали мне первого в свете счастия, и не было у них ничего такого, чего бы они мне вверить не хотели. Все дела, суды и предприятия без моего ведома не производилися в действо, и что я определял, то почитали за свято: ибо, по природной моей добродетели, пристрастия во мне никогда не бывало.

Наконец все охотно вознамерились возвести меня на престол, исполнить волю богов, вручить свое благополучие в собственное мое произволение и покориться власти моей без всякого о том сомнения.

Итак, в учрежденный на то день собрались все жители столичного города на назначенное им место, куда ожидали моего прибытия в превеликой тишине и благочинии. Как скоро появился я в собрание, то определенный провозглашатель именем всего народа вручил мне царскую власть, и после в Световидовом храме великий первосвященник и все духовенство возложили на меня венец и сделали самодержавным.

Сия высокая степень, отверзшая дверь к роскоши и тщеславию, не сделала никакой перемены в умеренных моих желаниях. Вкоренилось в сердце мое столь сильная благодарность к возведшему на престол меня народу, что я каждого гражданина от искреннего моего сердца почитал моим отцом, которому я был обязан рождением, воспитанием и благополучием; и мне кажется, что сия добродетель предосуждена быть от всех не может. Всякую минуту неусыпно старался предупреждать все те надобности, которые требовались от государя; прилежал больше всего искоренить из подданных моих бедность, как такое чудовище, которое погибель и злоключение во многих произвести может. Того ради, чтоб не прервалось их благоденствие, определил я дни, в кои долженствовали беспомощные и бедные люди приходить ко мне самому и объяснять их надобности; и так между сими людьми находил я часто людей достойных и надобных гражданству, которых завистливые и сильные богачи утесняли; мне ж собственное мое благополучие не столько было нужно, сколько благополучие моих подданных. Я награждал их по достоинствам и возводил на приличные им степени и тем старался пресечь насилие богатых. И так сей миролюбивый народ столько мне сделался усерден, что никакое других обнадеживание, ниже просьбы и ласкательства, ежели бы оные от кого случились, не удобны были отвратить их от моего покровительства и принудить восстать против меня и против совести.