Пересмешник, или Славенские сказки - Страница 69

Первая ночь была для него жестоким ударом, ибо страх от него не отставал, следовательно, великое беспокойство претерпевал он во все сие время. А в две следующие за нею была ужасная буря и гремел сильный гром беспрестанно. Блистание молнии затмевало его зрение и почти опаляло на голове его волосы; пред ним не в дальнем расстоянии в разные удары расшибло три высокие дерева.

В скором времени сделалось великое трясение земли на том острове и провалилась одна каменная гора, которая начала кидать из себя огненную материю. С половины ночи началось сие действие и продолжалось до половины дня.

Аскалон в сие время прикрывался в одной каменной пещере, а когда утихло стремление огня, тогда пошел он для осмотрения сего чудного в природе приключения. Как только стал он подходить к горе, то увидел на оной двух человек, которые как видами, так и летами друг другу были не подобны: один из них был лет осьмидесяти и походил больше на жреца, нежели на светского человека, а другой имел еще самые цветущие лета.

Аскалон нимало не удивился, увидев их, и без всякого рассуждения вбежал поспешно на гору; и когда стал их приветствовать, то приметил, что они весьма много оробели и удивлялись, смотря друг на друга, внезапному его пришествию.

Однако, наконец, старый муж, который прежде молодого освободился от удивления, спрашивал Аскалона, каким образом пребывает он на сем пустом острову и как зашел в такое незнаемое место? Аскалон укрыл в сем случае действительное свое приключение, а сказал, что по разбитии корабля, на котором он ехал, остался один и выкинут морем на сей не знаемый никому остров.

Редкий человек узнать может качества незнакомого и с первого взгляду измерить хорошие и дурные его свойства, но Ранлий, так назывался старый муж, имея от природы осторожные рассуждения, в одну минуту проник во внутренность Аскалонову и узнал хотя не все, однако многие презрения достойные его склонности. Напротив того, Кидал, так именовался молодой человек, почувствовал было в себе великую склонность к Аскалону.

Ранлий, не показывая своего беспокойства, которое он почувствовал, увидев Аскалона, просил его к себе в хижину, где хотел уведомить о своих приключениях. Когда шли они туда, то встретились с ними четыре человека, которые вознамерились также посмотреть прорвавшейся горы и которым приказал Кидал как возможно скорее оттуда возвратиться; по чему узнал Аскалон, что оные их служители.

Пришедши в хижину, увидел Аскалон, что жили они совсем не по-пустыннически: великое довольство и уборы делали Кидала царским сыном, а Ранлия его опекуном; но из повести их услышал он совсем противное своему мнению.

— Мы, государь мой, купцы, — так начал уведомлять Аскалона Ранлий. — Славенские области- место рождения нашего на берегу реки Дуная. Я несчастный отец, а это мой сын, — говорил он, указывая на Кидала. — Мы так же, как и ты, претерпели на море несчастие, суда наши разбиты бурею, и тот корабль, на котором сидели мы с сыном, выкинуло на мель сего острова. Мы, вышед на берег, — а осталось нас только шестеро, которых ты видед всех, и еще две женщины, которых ты не видал, и они находятся для нас служащими, — старались все соединенными силами вытаскать все из корабля как возможно скорее; и когда, по счастию нашему, выбрали мы из него довольно, то прибылою водою унесло его от нас в море, и мы осталися здесь жить благополучно, к великому нашему несчастию. Другой год пребываем уже на сем пустом острове и не видали еще никакого корабля, который бы проходил мимо нас, и мы уже совсем лишилися надежды видеть когда-нибудь наше отечество. А как долг велит помогать людям, которые находятся в равном с нами несчастии, то я, наблюдая сие, могу сделать тебе у себя призрение, ежели оно тебе надобно.

Аскалон благодарил его за сие весьма холодным образом; и как объявил он, что есть нечто с ним из нужного для его содержания, то Ранлий послал тотчас с ним двух служителей, которым приказал повиноваться Аскалону и принести к нему все то, что незнакомый прикажет.

Отсутствие его употребил Ранлий в свою пользу и, призвав к себе Кидала, просил его от сокрушенного сердца, чтобы он, как возможно, бегал сообщения с сим незнакомым.

— Я приметил, — говорил он ему, — что Аскалон не простого рода, но имеет весьма испорченный нрав и достойные всякого презрения поступки. Им обладает теперь великое смущение, и досада написана на глазах его: по чему узнаю я, что он привезен на сей остров и тут брошен без всякого сожаления. Слова его утверждают сию истину, и данный ему припас служит действительным к тому доказательством. Повествование о его похождении не имеет ни конца, ни начала, по чему догадываться должно, что выдуманное сказывал он о себе описание.

Кидал, почувствовав в себе с первого разу любовь и дружество к Аскалону, не весьма удобен был принудить себя удаляться от оного; однако по крайней мере желал следовать воле своего наставника и так против желания своего казался Аскалону диким и необходительным человеком.

Аскалон, пребывая у них более недели, не видал ни от того, ни от другого усердного к себе приветствия, чего ради наполнялся пущею злобою и выдумывал такие предприятия, которых и сам ад трепетать принужден был: но все оные остались без успеха, ибо неистовый изобретатель оных находился тогда без сил.

В некоторое время при рассветании дня сидел Аскалон на берегу острова на самом том месте, где оставили его млаконцы, смотрел в ту сторону, где Алим счастливо наслаждается прелестями Асклиады, мысленно завидовал его счастию, питал сердце свое неутолимою злобою и думал только о способах, как бы растерзать его на части и после овладеть Асклиадою; а чтобы больше прибавлялось в нем досады и огорчения, то резал ножом у себя перст и испускал кровь свою на землю. Злобное его сердце услаждалося собственною своею болезнию и готово было на все неистовое согласиться. Когда же находился он в сем заблуждении, то увидел вдали человека, которого вид принудил его дрожать и забыть совсем ненависть к Алиму.