Пересмешник, или Славенские сказки - Страница 46

Бейгам, первый министр, чрез несколько времени приметив во мне ужасное смущение и желая, как возможно, освободить меня от оного, предприял узнать мои мысли и после подать мне потребные к тому советы. Он был весьма разумен и прозорлив, набожен и постоянен, и для сих похвальных преимуществ отличал я его от прочих. Он, нашед меня некогда в уединении, старался, как возможно, выведать мои мысли и столь сильна убедил меня своею просьбою, что я открыл ему мое видение и все принадлежащее к оному; выслушав все у меня, несколько он усумнился и после говорил мне так:

— Великий государь! Хотя весьма непристойно противиться воле богов, но сие их определение, мне кажется, подвержено некоторому неприличному им пристрастию: ежели вы сочетаетесь браком с Асклиадою, из этого можно предвидеть пользу, а не вред народу; а совокупление ваше с богинею не может подать нам никакого прибытка. Я не знаю, может, я и погрешаю моим мнением, что начинаю советовать вам противное воле богининой, а чтоб не получить нам за сие жестокого наказания, то надлежит отворить все храмы и приносить во оных большие жертвы к умягчению божеского гнева; ежели оные возымеют, во время сей жертвы будем просить о сочетании вашем с Асклиадою, ибо сие нам необходимо должно исполнить.

Я на сие согласился и приказал готовить жертву; сто белых и чистых волов изготовлено было для сего, и мы положили, чтоб каждый день по пяти оных возлагать на жертвенник Провов.

В самой первый день, по рассмотрению внутренности жертвенного скота, объявил мне первосвященник, что он усмотрел великие замешательства к моему и народному благополучию и что есть тут нечто такое, которого он и весь духовный чин проникнуть не может, чего ради советовали мне как возможно усерднее умилостивлять богов и просить открытия неизвестной моей судьбины.

Все меня смущало и все старалось беспокоить. Наконец я начал задумываться и терять здравое мое рассуждение; Бейгам, видя мое отчаяние, предприял увеселять меня различною полевою охотою, которая мне необходимо потребна была в таком моем развратном состоянии.

В некоторый день должны были мы по необходимости ночевать на поле; при восхождении солнца поехали снова поднимать зверей; находясь в сем упражнении, не знаю, каким образом потерял я всех моих людей и не находил к городу дороги; часа с два ездил я по лесу, наконец увидел превеликого и чудного кабана: щетина на нем была золотая и падала с него тогда, когда он бежал весьма скоро. При мне было копье и лук со стрелами, и для того не опасался я сразиться с ним, пустил коня моего во весь опор, чтоб догнать зверя, который как будто бы нарочно не хотел скрыться из моих глаз. Он взбежал на превысокую гору, на которую на коне мне въехать было невозможно; того ради слез я с него и пошел пешком; взошедши на гору весьма поспешно, не видал уже я боле того вепря; и как осматривался на все стороны, то вдруг поднялась ужасная буря, потом превеликий и густой облак подхватил меня и понес по воздуху. Сие чрезъестественное приключение вселило в меня превеликую робость, и вскоре помешался я в разуме, и так воздушный сей путь совсем мне был неизвестен.

Наконец ужасный шум и стук тяжелых цепей, которые все мне слышались издалека, прекратили мое забвение; страх мой увеличивался от часу более и пришел потом в совершенство, когда увидел я, что облак несет меня на некоторый малый остров, на котором видны мне были две горы преужасной высоты; облак, опустившись при подошве оных на землю, разошелся под моими ногами, и я увидел себя в престрашном и в забытом природою месте, все казалось мне необычайно, все бездушные вещи и сама земля произносили ужасный шум.

На всем этом страшном острове не было ни одного дерева и никакой травы, земля казалась камнем и была весьма бела, по середине острова стояли две горы, которых вершины доходили до облак и клонилися друг к другу. Между ними видна была неисследованная бездна, отверстие которой прикрывали великие висящие из гор камни; в ней слышен был такой шум, что я не находил подобного в природе; ежели бы страшный гром гремел беспрестанно, то и тот, мне кажется, не мог бы сравниться с ревом, исходившим из сей пропасти.

В скором времени из той престрашной пещеры с великим стремлением вылетел весьма чудный человек; положение его тела во всем было подобное нашему; за плечами имел большие крылья и весь покрыт был белыми перьями; на голове его волосы были весьма кудрявые и стояли наподобие беспорядочно всклокоченных; в руках вынес он епанчу, у которой одна сторона была голубая с вышитыми золотыми звездами, а другая белая, на коей изображено было солнце с полными лучами. Подошед ко мне, изъявлял свое учтивство телодвижением, по чему я узнал, что он не разумел моего языка; надел на меня ту епанчу и, взяв за руку, поднялся на воздух и со мною вместе.

В сем воздушном пути находилися мы весьма мало времени, и я увидел себя на острове, который был совсем первому не подобен; здесь природа сохраняла все свои сокровища, солнце освещало сие место плодотворными лучами, и под сим счастливым небом, казалось мне, рождалось все человеческое благополучие, ибо нашел я тут все таинства природы, порядочное течение солнца, луны и звезд, согласие стихий и, словом, все прекрасное строение, превосходящее всю вселенную.

Остров сей был не весьма пространен и весь обнесен высоким берегом из паросского белого мрамора, которого никогда не дерзали очернить мутные морские волны; на ограде сего берега поставлены были различные и удивительные статуи; за оными виден ряд лавровых деревьев, которые представляли собою посвященную богам рощу, и казалось, как будто бы в сию минуту превращенная Дафна получила победу над Аполлоном, защищая свое девство.